Таисия ПЬЯНКОВА.
Родилась 6 сентября 1935 года в Новосибирске.
Имела статус дочери врага народа. Окончила Московское художественное училище и двадцать лет работала художником на новосибирском заводе «Сибсельмаш». Уникальная самобытная сибирская поэтесса, сказительница, член Союза писателей РФ.
«Я считаю преступлением показывать читателям то, что не стоит их внимания. У самой спрятана куча написанной белиберды, которую не раскрою никому под страхом смерти. Писатель обязан нести ответственность за каждое своё слово», – считает Таисия ПЬЯНКОВА, поэтесса и сказочница.
Дочь врагов народа
Анастасия Мекле, «АиФ на Оби»: Таисия Ефимовна, Ваше детство сложно назвать радужным: смерть родителей, Великая Отечественная война, затем скитание по детским домам. Как в таких тяжёлых обстоятельствах вы пришли к поэзии?
Таисия Пьянкова: Я родилась уже не такой, как все, и с ранних лет считала себя поэтом. Но большое влияние оказала на меня бабушка. К ней в Татарск я попала в шесть лет, после смерти родителей: папу расстреляли как врага народа, когда мне было два, а мама ушла из жизни через несколько лет – не справилась с горем утраты.
У бабушки в доме часто собирались очень интересные и талантливые женщины со всей округи. В такие сказительные вечера они делились воспоминаниями, преданиями, всё это переплеталось с чисто деревенской фантазией. Я пряталась где-нибудь в углу и жадно всё впитывала. Часто после таких встреч я пыталась рифмовать. Из-за таких поэтических игр многие взрослые прозвали меня блаженной, а дети жёстко задирали или игнорировали.
Лишь однажды бабушка заступилась за меня и прикрикнула на обидчиц: «Хватит к ней приставать, она вырастет и ещё всем вам покажет!» Наверно, именно этот случай стал для меня путеводной звездой. Я твёрдо решила, что ни за что не сдамся и докажу, чего стою.
– Английский писатель Тибор ФИШЕР считает, что «тюрьма лучше, чем детский дом, там «никто не притворяется, будто ты на свободе». А как вы попали в приют и неужели такое сравнение оправданно?
– После смерти родителей меня бабушка не смогла прокормить, ведь у неё на воспитании было ещё шестеро детей и внуков. Я была самой младшей, вот и отдали меня в детдом. Помню, мы вечно голодные были, да и одежды не хватало. Многие воспитатели над нами издевались и частенько воровали. Я даже два раза сбегала в Москву, чтобы рассказать об их бесчинствах Сталину. Наивная!
Я имела статус дочери врага народа, и поэтому мне особенно доставалось от других. Меня спасла случайность. Однажды произошёл пожар и все документы сгорели. Так я избавилась от позорного клейма. Очень долго руководство потом не могло определить мой возраст, хотели даже отправить в 4-й класс, когда мне пора было идти в 7-й. Благо я упёртая была и мне дали шанс учиться со сверстниками. Только было одно условие – учиться хорошо, а у меня тогда с успеваемостью проблемы были. Пришлось навёрстывать, а потом и просто стыдно стало перед учителями не знать предмет.
Что касается ребятишек, то во всех детских домах они жестокие, по-другому не выжить. Но и у нас был свой кодекс чести, и если кто-то из деревенских обижал одного из наших, мы защищали. Я считаю, что интернат – это маленькая тюрьма, с правилами и дедовщиной, которые присутствуют до сих пор. И я знаю, о чём говорю, – при советской власти я много ездила по колониям – читала стихи. Заключённые и слепые – это самые благодарные слушатели.
Сатана правит бал?
– А простые дети? Для кого ваши сказки?
– Я пишу для тех детей, которые живут в каждом взрослом, обращаюсь к их внутреннему детству. Поэтому меня понимают, всё впитывают, когда я им читаю свои произведения. Но вот только куда деваются эти дети потом? Когда и почему происходит метаморфоза, где добрые и открытые малыши становятся жестокими и озлобленными? Для меня до сих пор загадка…
Войны и смерти на страницах современных книг надоели. Кстати, русские народные сказки тоже жестокие. Я стараюсь не дёргать за душу ребят, а сохранить их веру в чудо. Жанр «сказка» колоссально тяжёлый. Чтобы его освоить, нужно самому стать ребёнком.
– Вы сама, будучи ребенком, прошли через голод и страхи мировой войны. Но и сейчас кровопролитие рядом, на Донбассе. Как вы думаете, будут ли в них победители?
– Я родилась со «взрослой душой», поэтому с малых лет у меня было глубокое понимание боли и человеческих грехов. Уже в шесть лет для меня существовало только одно значение слова «победа» – по бедам. Другой расшифровки быть не может. Не существует победы – пройтись по трупам, а потом праздновать? Тогда это нечто сатанинское получается.
Что же касается Украины, то там одурачили простых людей какие-то мерзавцы. Мне жалко народ, ведь веками мы жили мирно, дружно, как сёстры. Откуда эта безумная идея о том, что мы захотели их завоевать? Заплатили мерзавцам, запустили паникёров, а потом сыграли на синдроме толпы.
– Но враг бывает не только внешний. Сейчас набирают кровавую популярность группы в Интернете, которые подталкивают детей к самоубийству. Как вы думаете, зачем взрослые так жестоко промывают им мозги? Были подобные группировки в СССР?
– Я не могу представить, как такая идея вообще появилась в обществе. В советское время подобного быть не могло. Дети были всегда чем-то заняты – спорт, книги.
Единственное объяснение, которое я вижу, – это зачистка людей. Земля, как любой живой организм, начала защищаться и сводить нас с ума. В больном организме от нехватки ресурсов микробы начинают пожирать друг друга, вот и мы сейчас ведём себя так же. В каждом столетии появляются злые гении, которые начинают войны, придумывают оружие массового поражения, а теперь пропаганду суицида среди детей.
Самое страшное, что миллионы попадут в подобную «историческую мясорубку». Сейчас запущена программа массового отупления – читать книги стало немодно, образование в школах свели к угадайке… С каждым годом умных, а потому мало восприимчивых к пропаганде граждан становится меньше. Лишь единицы, которые могут дать отпор стадному чувству, смогут выстоять.
– «Соединять красивые слова – это не искусство», – писал Бертольд БРЕХТ, признанный немецкий драматург, поэт, прозаик. Тогда что же необходимо для творчества – ежедневные записи, муза, или воображение?
– Как творить без воображения, не представляю, с малых лет была фантазёркой. Помню, когда мне было 5 лет, я верила, что под кроватью живёт Гитлер. Когда старшие уходили из дома, я брала валенок и ползла с ним воевать.
Что же касается творчества, то мысли приходят откуда-то сверху. Поэтому я не приписываю это к своим достоинствам. Мой дар такого «приёмника» позволял с рождения слышать слово, понимать его.
– Почему вы отказались от поэзии и ушли в сказки и сказания?
– Я считала себя поэтессой лет до 30. Но чтобы написать нечто стоящее, нужно обнажить душу перед читателем, а я не могу, слишком замкнутая… Как-то вечером я сидела дома одна и внезапно вспомнила историю из детства. Мы жили очень бедно, а приехавшие соседи отняли у нас пол-огорода. Бабушкино горе, которое так отчётливо впилось в мою память, я записала в сказе «Нечистая троица», чтобы выговориться и отомстить этим людям. И неожиданно многим эта история понравилась, до сих пор ни одного слова не предложили изменить. Так начался мой путь сказительницы…
– А где Вы учились писать? И есть ли сейчас среди молодёжи те, кому можно передать литературную эстафету?
– Несмотря на бедность, у нас в семье была очень богатая библиотека, поэтому я много читала – училась на классике. Мои кумиры до сих пор — Гоголь, Чехов, Евтушенко, а ещё люблю сказки. В мои произведения вплетены сотни устаревших слов, хотя я никогда не изучала старославянский язык. Я как-то подсознательно знаю их, но всегда сверяюсь со словарём.
Можно сказать, что я пророк наоборот – откуда-то знаю то, что происходило сотни лет назад, каков был язык у нас в области и где жили старые поселения… Этому даже есть подтверждение. Один мой знакомый занимался изучением старых русских языков. Однажды он нашёл 12 досок с письменами XI века и решил прочитать мне историю, которая там была написана. В ней говорилось о племени Чудь, которое когда-то ушло под землю и поклонялось волшебному камню. Всё бы ничего, но едва ли не дословно эта история совпадала с моей сказкой «Память выдумки», которую я на днях закончила. Кроме как провидением это никак не назовёшь. Как-то мою книгу даже пытались перевести на четыре языка, но не смогли – слишком самобытный язык.
Что же касается молодых авторов, не скрою, меня разочаровывают современные литераторы. Грустно это.