Пародия на женщину?
Театральное действо начинается с того, что на сцену, представляющую обычную квартиру, выходят двое мужчин. Один наряжает другого в старое женское платье, натягивает парик и… мгновенно преображается в даму. Немолодая и некрасивая женщина любит, мечтает, печёт торт, запекает курицу…
— Гундар, вы в спектакле играете женщину или пародию на женщину? Как вживались в образ?
—Я сознательно не играю женщину. Мы с моим партнёром два вора-романтика, вошедших в квартиру, где когда-то жила женщина. Создаём образ этой дамы, её тела и души, каким он мог бы быть. Больше всего в этом спектакле меня интересует не пол моего персонажа, а её душа, её внутреннее чувствование. Вживаться в образ… Я наблюдаю. Не только я, все мы наблюдаем за близкими и незнакомыми, за тем, как они ходят, стряпают, разговаривают, пугаются и удивляются. Люди — это единственное «горючее», на котором работает театр. Даже больше скажу: спектакль происходит не на сцене, а в головах зрителей. Моя задача — дать точный посыл к началу вашей умственной и духовной деятельности.
— Случалось, что после «Сони» к вам подходили говорили, что узнали себя?
— Так происходит каждый раз, когда мы играем Толстую. И в Новосибирске нашёлся такой человек. Он подошёл ко мне и с пеной у рта доказывал, что он знал её. Точно её, она жила неподалёку. Вот только не знал, что писательница тоже была с ней знакома.
— Татьяна Толстая видела ваш спектакль?
— Да. Началось с того, что наш режиссёр Алвис Херманис попросил у неё разрешения поставить «Соню» на театральной сцене. Толстая согласилась словами: «Да делайте что хотите…». Она наверняка слышала о существовании спектакля и о его успехах в Москве и Петербурге, но на спектакль не приходила — не любит театр. Книги для Татьяны Ильиничны представляют больший интерес. Но случилось так, что в Италии, на фестивале, мы играли в городе, где в университете очень сильна кафедра славистики. Татьяна Толстая была туда приглашена, её привели на спектакль. Она вынесла свой вердикт: «Вы дошли до сути рассказа по другому пути. Но мне этот путь не мешает». Наверное, это комплимент…
— В вашем театре почти нет бутафории. Всё по-настоящему: готовите курицу, делаете торт. Он вкусный? Насколько удобно работать с вещами, которые имеют свою историю?
— Мой партнёр, который каждый спектакль поглощает торт, говорит, что можно делать и повкуснее. Будем стараться… А если серьёзно, настоящие вещи помогают создавать ассоциации, питают наше воображение. Потому что каждая из них имеет свой смысл и свою энергетику. А если пробудилось и работает воображение актёра, то образы, рождённые им, передаются вам, зрителям. Весь театр — враньё! От начала до конца! Никогда не жила Соня, не было её квартиры, курицы и выдуманной любви. Но врать артист должен честно и от всего сердца, тогда зритель поверит и совершится обыкновенное театральное чудо — вымышленный герой станет осязаемее, чем знакомые и друзья. Иначе скучно жить.
Здесь зрители честнее
— Что потом происходит с курицей, которую вы так аппетитно обмазываете специями и отправляете в духовку?
— Я ждал этого вопроса! Мы её съедаем. Или отдаём особенно внимательным зрителям. В Новосибирске отдали девушке-фотографу. Странно, кстати, что её сейчас нет... Курица спасала нас в Швейцарии, в Лозанне. Мы там гастролировали четыре недели, жили в маленькой квартирке — так было дешевле. Кормить себя мы должны были сами, а еда там очень дорогая, мы бы не потянули. Пришлось самим готовить. Забирали каждый вечер курицу после спектакля и то варили, то жарили, то тушили… Я потом долго на курицу смотреть не мог. Во Франции, в Авиньоне, всех куриц съели догадливые рабочие. Мы играли «Соню» на фестивале, несколько раз. Рабочие сцены знали, что после спектакля остаётся курица. Они готовились — закупали вино, накрывали стол. Потом утаскивали нашу птичку, готовили её. У них каждый день был банкет с нашей курицей! Нас, увы, не приглашали.
— Как вам игралось в Новосибирске?
— Нам было интересно обжить большое сценическое пространство. Размер сцены, зала, количество зрителей очень важны при показе спектакля, особенно такого камерного, как «Соня». Воздух театра должен быть наполненным смыслами. Должна быть критическая масса чувства в зале, чтобы спектакль состоялся, был понят и понравился. В «Глобусе» нам пришлось прикладывать больше усилий, чтобы всё важное для нас перенести в зал и не потерять особенность этого спектакля. Ведь в Риге зал гораздо меньше. Зрители были внимательны, и потом долго благодарили аплодисментами, поэтому, думаю, что мы обжили вашу большую сцену. Мне понравились новосибирцы — они теплее, проще и честнее, чем в столичных городах России.
— Удалось побродить по Новосибирску?
— Немного. Вчера, например, были на рынке, купили кедровых орехов, чтобы самогонку гнать — очень хорошая настоечка получается. Тут, говорят, в одном из супермаркетов продаётся самогонный аппарат, я хотел купить. Да меня товарищи отговорили: боятся, нас с этим агрегатом из России не выпустят (улыбается, и я понимаю, что это шутка).
Потом зашёл в небольшую столовую — не слишком презентабельного вида забегаловку — рядом с которой стоял огромный стретч-лимузин, длинная такая машина. А дородные дамы вокруг надували шарики, они лопались, было шумно и весело — свадьба. Я им помог немного… Хороший у вас город, очень разный. Мне больше всего понравились старинные одноэтажные домики — прелесть. Стоят рядом одинаковые домики, рядом с каждым — «Волга». Три одинаковые машины. Сибирские три сестры. На всю жизнь запомню.