Режиссер Тимофей Кулябин: «Я устал делать правильные спектакли»

Жесткое сценическое действо мало кого оставит равнодушным, но много и восторженных зрителей. Правда, сам автор Фридрих Шиллер вряд ли узнал бы своё детище в современной   пьесе. Зачем нужна такая театральная провокация? Об этом разговор с режиссером спектакля Тимофеем Кулябиным. 

Идеалы стали архаизмами?

Варвара Канаева, nsk.aif.ru:— Чем обусловлен выбор пьесы Шиллера «Коварство и любовь», и почему спектакль имеет иное название «KILL»?

Тимофей Кулябин: — «Коварство и любовь» — классический образец так называемой мещанской трагедии. Произведение это, пафосное и многословное, было написано в 1784 году. Пьеса до сих пор популярна — её ставят многие театры, на неё с удовольствием идёт зритель. В произведении есть всё — хорошие и плохие герои, лихо закрученная интрига, подлый обман и т. д.

Фотогалерея: «Всемирный день театра» в «Красном Факеле»

Я подумал, что всё это — сказка, что всерьёз, по-настоящему сыграть это на сцене в том виде, в котором это написано, вряд ли получится. Дело в том, что в наше время, когда параллельно существует невероятное количество трактовок действительности, а картина мира предельно размыта, чистые идеалы, такие как добро, честь, долг, стали архаизмами. Горожане улыбаются наивному противопоставлению положительных и отрицательных героев и не верят этой истории…

Всё это подвело меня к мысли, что эту пьесу надо оправдать сегодня, поставить внутрь классической схемы реальную трагедию, понятную современному зрителю. Поэтому произведение претерпело серьёзные изменения, сохранена лишь её фабула. И на афише написано «по мотивам пьесы Шиллера». Текст пьесы я сильно изменил, купировал, адаптировал для сегодняшнего понимания. В общем, Шиллер практически переписан заново. В текст пьесы вставлены куски из Достоевского, Цвейга и Набокова, есть тексты на древнеарамейском, отрывки из «Плача Иеремии»… Сменились основные акценты внутри самой пьесы. Это больше не социальная трагедия про коррупцию и отношения мещан и дворян. В нашем спектакле основная тема — это тема жертвы. Жертвы, как понятия религиозного, жертвы священной, жертвы искупляющей. И весь спектакль — это попытка понять, есть ли смысл в жертвенности вообще.

В.К.: — Перед входом в зал зрители видят инсталляцию — довольно жуткое действо, когда девушку привязывают к кресту и обливают кровью. Не боитесь, что зритель, испугавшись вольностей, уйдёт, так и не увидев ни одной минуты спектакля?

Т.К.: — Инсталляция называется «Oculus Dei» («Глаза Бога»), и это — попытка завязать диалог со зрителем еще до начала театрального действа. Это аллегория. Девушка — жертва людей, обстоятельств, судьбы. Глаза её станут глазами Бога.  А насчёт того, что убегут… Я готов к тому, что спектакль вызовет у некоторых зрителей резкое неприятие, но это не страшно. Но я бы хотел обратить внимание на возрастную категорию 18+.

В.К.: — Столь вольное обращение с текстом — одна из традиций ваших постановок. Так же безжалостно были переработаны «Маскарад» Лермонтова и «Евгений Онегин» Пушкина. Почему такое пренебрежение к великой литературе?

Т.К.: — В каждом конкретном случае были свои мотивы работы с текстом, свои векторы его изменения. Но в любом случае текст пьесы — это литература, не более чем рабочий материал. И я его буду менять так, как мне необходимо. Например, «Гедду Габблер» я только осовременил, перенёс место и время действия в наши дни, и поэтому героям необходимо было навязать современную лексику. Книжный  текст имеет ценность как артефакт, как памятник культуры. Когда он становится основой спектакля, то пьеса перестаёт быть священной коровой — ее можно и нужно менять, в этом я уверен. Это ведь то же  самое, что я бы поставил на сцене несколько газетных заметок. Это набор букв, и я делаю с ними то, что хочу.

Правильные спектакли надоели

В.К.: — Но зритель придёт на спектакль, поставленный пусть по мотивам пьесы, но всё же по Шиллеру. И увидит то, что увидит. Насколько важно вам восприятие зрителя? И не обижает ли вас демонстративный уход со спектакля?

Т.К.: — Моя задача — вступить в диалог со зрителем, и провокация — часть такого диалога. Я в своё время устал делать хорошие, правильные спектакли, в которых всем всё нравилось. Мне это очень сильно надоело. Хочется заниматься иным театром, полемичным, неоднозначным. Ну и, конечно, всё что угодно, только не равнодушие…

У меня нет иллюзий, я знаю, что после первых двух премьер в зале будут сидеть зрители, никогда не читавшие Шиллера, никогда не слышавшие о нём. Поэтому по мотивам чего поставлена пьеса, им будет не важно. Для них единственная культурная ассоциация с фамилией главного героя: Миллер — это марка американского пива. И здесь я не могу рассчитывать на диалог с этим зрителем, не владеющим этим культурным контекстом. Можно было не писать «по мотивам» — написать просто «Шиллер, «Коварство и любовь». Мало кто бы заметил разницу, ведь не читали же!

В.К.: — Не обидно, что в театр ходят те, кто не читал, не видел, не думал?

Т.К.: — Я работаю в диалоге с сознанием современного молодого человека, узнавая, что для него сегодня означают любовь и коварство. Честно говоря, смешно думать, что сегодня молодой человек перед тем, как идти в театр, возьмёт книгу и станет читать эту огромную пьесу. Да еще возьмёт в руку карандаш и станет отмечать понравившиеся места. Нет, забудьте! Мы живём в поломанном мире, в котором есть всё, что душе угодно. Информация настолько доступна, что перестала быть интересной. Знания не нужны! Не надо учить язык — есть приложение для телефона «синхронный перевод», я могу говорить на английском, не зная его. И так во всех областях.  Поэтому я ориентируюсь на людей, видевших, пусть в записи, как падают башни 11 сентября, как бомбят Косово… Фальшивые страдания их не удивят. Ему и не надо читать. Он придёт на спектакль, найдет в «Википедии» всё о Шиллере и его пьесах, за две минуты прочитает сюжет пьесы. И достаточно! Нет  у него времени на раздумья. Поэтому я должен быть максимально прост и понятен. Заинтересовать человека, у которого мало времени, — это интересная задача. И посильная, смею надеяться.

В.К.: — И всё же вы используете библейские тексты, Достоевского, Набокова и т. д. Вы рассчитываете на то, что зрителя посетит радость узнавания, или рисуетесь перед самим собой?

Т.К.: — Кто-то узнает, кто-то нет. При постановке пьесы проделана огромная работа, и литературная в том числе. Тот, чей культурный уровень достаточно высок, узнает тексты и, наверное, поймёт мой, простите, месседж. Я должен быть понятен всем. Например, я знаком с людьми, которые приходили на спектакль «Онегин», не прочитав Пушкина. Им было интересно, им понравилось, они поняли меня. И, кстати, не стали резко реагировать на первую сцену, названную в прессе «порнографической», — спокойно сидели и смотрели. А дамы, читавшие Пушкина, вставали и уходили, громко хлопнув дверью. И хорошо, потому что они шли на то, что ожидали увидеть, и не были готовы к другой трактовке. Классического «Онегина» можно увидеть в других театрах — пожалуйста. Быть предсказуемым — не моя стезя.  Жизнь слишком разнообразна, она не может вписаться в ожидаемые рамки.. 

Смотрите также:

• В театре «Старый дом» состоялся премьерный для России показ спектакля «Жизнь артиста» →
• Киноафиша: премьеры и кинособытия в Новосибирске с 7 апреля →
• Актеры накормили бездомных духовной пищей →