«Театр – живой организм, который подчиняется движению времени», – считает актриса новосибирского театра «Красный факел», заслуженная артистка России Валентина Широнина.
Страсть на языке жестов
– Валентина Ивановна, ещё пару десятилетий назад театру пророчили смерть, но он жив и по-прежнему востребован. Почему люди тянутся к живому слову?
Фото Фрола Подлесного предоставлено Валентиной Широниной– Театр – это отображение жизни. Здесь человек находит ответы на многие вопросы, которые его беспокоят. Современные режиссёры, обращаясь к классике, ищут новые формы, стараются приблизить её к нашему времени. Например, недавно в «Красном факеле» состоялась постановка «Трёх сестёр» – спектакль страстный, эмоциональный, но играется без слов, на языке жестов.
Я помню время, когда главными героями пьес были люди идеи, борцы за свободу. Исполнялось это пафосно, немного прямолинейно. Но это было востребовано. Но время и общество меняются. И театр тоже должен меняться.
Сейчас играть спектакль, как это делали великие актёры МХАТа, было бы странно. И, наверное, живи они в наше время, то сами играли бы по-другому. Но в погоне за правдой жизни театр стал разговаривать языком улицы. К сожалению, исчез такой пласт русской культуры, как красивая правильная речь. Она больше не звучит на радио, ТВ и в театре.
– Сейчас в театре «Красный факел» 98 сезон, к тому же совсем недавно вы сами отметили юбилей. Если бы можно было повернуть время вспять, вы бы что-то изменили в своей жизни?
– У Марии Петровых есть замечательные слова: «так не ставь последней строчки, не подводи черту». Как только её подведёшь, перестаёшь жить. Думаю, что я бы вновь посвятила свою жизнь театру. Может быть, поехала бы учиться в Москву, потому что там у актёров больше шансов поработать с лучшими режиссёрами страны, сняться в кино.
– А в Новосибирске была слабая театральная школа?
– Нет, наоборот. Все лучшие силы театрального Новосибирска были призваны к преподавательской работе. Мои учителя – актриса Любовь Борисова, режиссёр Константин Чернядев. Мы своих преподавателей обожали! Однажды в Новосибирск приехал мастер из ГИТИСа, побывал на спектакле училища и предложил одному студенту – Саше Кондакову – уехать в Москву. Но тот отказался, потому что считал, что лучше наших мастеров нас никто не научит даже в Москве.
О цензуре и свободе
– Сейчас у актёров больше возможностей для самореализации?
– Я училась в 60-е годы. Тогда все почувствовали воздух свободы, были воодушевлены, казалось, что в театре начинается новая эра. Такое настроение было и среди поэтов, художников – в каждой сфере. Сегодня студенты более озабочены будущим устройством на работу. В наше время мы были более востребованы – после училища каждый из нас получил по несколько приглашений в театры страны. И это неудивительно, потому что тогда Новосибирское театральное училище за Уралом было единственным. А сейчас каждый крупный город имеет училище или студию, и выпускникам труднее найти работу.
– Ощущали ли вы на себе давление советской пропаганды, цензуры?
Но и уволить человека из театра было очень сложно. И поэтому мы были очень смелыми. Например, могли спокойно встать и раскритиковать директора, режиссёра, сам спектакль. Особенно отличался мой покойный супруг Валерий Николаевич Чумичев. Он конфликтовал с руководством театра, не мирился с несправедливостью даже во вред себе. В итоге ссорился он, а не здоровались со мной (смеётся). Сейчас в любой момент с актёром могут просто не заключить контракт.
– Обычно двум творческим натурам тяжело ужиться вместе. А вы 40 лет прожили в браке с Валерием Николаевичем. Как вам это удалось?
– У нас были единые позиции в творчестве, одинаковые взгляды на жизнь, похожие ценности и пристрастия. Между нами не было ревности к творческим успехам. Только гордость и радость за другого. К тому же мы оба хорошо знали театр изнутри: что такое постоянные репетиции, гастроли, задержки на работе после премьер. Мы старались поддерживать друг друга во всём.
Но репетировать с мужем было сложно. Например, если он во время промахов других актрис на репетициях мог пошутить с ними и подсказать, как нужно, то со мной он был нетерпим, требовал идеального исполнения роли. «Что ты делаешь? Ну что ты сейчас делаешь?» – громко возмущался он. Но я очень благодарна ему, ведь этим он помог мне сформироваться как актрисе. Репетировать было сложно, но играть – одно удовольствие. Он был надёжен, как скала, заражал своей энергией, достаточно было присоединиться к нему и на его волне проплыть весь спектакль.
– А как вы попали в театр? Это было вашей мечтой с детства?
– Совершенно случайно. В школе мы участвовали в праздничных концертах, на которых выстраивались в шеренгу и по очереди читали стихи, посвящённые революции, партии, Родине. Во время таких мероприятий в зрительном зале школьники всегда шумели. Но однажды, когда пришла моя очередь читать отрывок из рассказа, зал начал смолкать. Выступление я закончила в гробовой тишине. Тогда, неожиданно для самой себя, я обнаружила способность рассказывать так, чтобы люди слушали, способность владеть залом.
Наутро я проснулась школьной знаменитостью. Мальчики старших классов стали приглашать меня в кино и на каток. К окончанию школы я, конечно, интересовалась театром, но считала, что актрисой стать может очень красивая девушка, как Любовь Орлова. А я, невысокая девчушка с веснушками, не гожусь. Но как-то ко мне примчалась подруга с газетой в руках и закричала: в Новосибирске открылось театральное училище! И попросила меня составить ей компанию. Мы пошли на собеседование, и меня сразу же допустили на второй тур. Подруга моя не прошла. Я благодарна судьбе за то, что занимаюсь в своей жизни тем, что мне очень нравится и что очень люблю. Это счастье.
Эпоху Владимира Кехмана в Новосибирском оперном театре закроют 4 декабря 
Аншлаг в Париже. На новосибирский спектакль все билеты проданы 
Забытые старики. Куда уходят легенды новосибирских театров?