Амбиции не волнуют
–Олег, последние 15 лет вы прожили в Дрездене и были там востребованы. Почему решили вернуться в Новосибирск?
– За границей творческий процесс поставлен на поток, и это очень удобно: у тебя есть продюсер, который решает все вопросы– подписывает контракты, договаривается о финансировании. Творческий человек там освобождён от всей этой беготни, и мне это нравилось. Но в Новосибирске есть своё обаяние. Мне как художнику нравится некоторая неискушённость, искренность здешней публики. Европа, Москва, Питер слишком избалованы, публика там пресыщена. У них там столько всего происходит, что и десятой доли не переварить.А здесь головы людей ещё не забиты интерпретациями, и они могут позволить себе воспринимать искусство напрямую. Очень подкупает благодарность людей – для творчества важно ощущать связь с публикой, для которой работаешь.
–А как же амбиции?
– Я бы сказал, что амбиции – это последнее, что меня волнует. Мы как-то посчитали, что с гастролями уже дважды совершили кругосветку: Северная, Южная Америка, Азия, Гонконг, Макао… И когда ты набрал кучу призов и театральных премий, то всё это уже не мотивация – ни деньги, ни карьерный рост. Появляется что-то другое. Назовите это как угодно – служение, чувство долга. Я испытываю здесь определённое напряжение. И это очень хорошая вещь, с ним можно работать.
– Наверное, неправильно с точки зрения классического подхода к театрализованному представлению. Но я люблю, когда в постановке задействованы 2–3 человека, которые полностью погружены в процесс. Для меня это идеальная форма работы. Хотя однажды в Сербии я поставил спектакль со 100 певцами. Меня попросили сделать большую постановку ко Дню освобождения. В основе лежала очень красивая легенда о том, как две тысячи сербов вышли против 6 тысяч турок и все до одного погибли. Но с этого началось освободительное движение Сербии. Я там играл финальную сцену – танец последнего раненого солдата. Когда я упал, то должен был услышать музыку. Вместо неёуслышал странный нарастающий звук. Оказалось, это в голос рыдали женщины в зале. Сейчас есть предложение поставить этот спектакль с Сибирским хором. Разумеется, сюжет будет немного перестроен, ведь подвиги сербов в России мало кого интересуют. Новая постановка будет называться «Песни земли».
–Вы поступали в медицинский институт, но врачом не стали. Как получилось, что теперь вы режиссёр?
–Что вы имеете в виду?
– Вот представьте, мама с малышом идут в садик. Для взрослого человека это просто передвижение из точки А в точку Б, а для ребёнка это и есть жизнь: лужа, палка, муравьи – всё такое интересное. Науке это безразлично, она ориентируется на результат, а не на процесс. Поэтому с наукой пришлось завязать.
–И вы решили изучать муравьёв?
– Только не изучать. Изучают учёные, а актёр проживает эти мгновения, углубляя их, доращивая измерения и смыслы… Каждый театрал волен взять со спектакля что-то своё или не брать ничего. Я никогда не настаиваю. Моя задача быть такой несоциальной достаточно обнуленной болванкой, которая транслирует любые смыслы, но транслирует их с некоторым замедлением, позволяя зрителю правильно расставить пунктуацию. Рассмотреть саму возможность того, что пунктуация может быть расставлена по-другому. Помните: «Казнить нельзя помиловать!»
Учусь у детей
–В повести Горького «Мои университеты» на смену мальчику с широко распахнутыми глазами приходит взрослый человек. Какие были ваши «университеты»?
–Что такого было в этом спектакле?
– Даже не могу объяснить, настолько это было мощно, свежо и ни на что ровным счётом не похоже. Я просто понял, что это моё, и не ошибся. Могучий – это человек, который слепил меня из глины. Это не касается каких-то технических приёмов и навыков. Известно, что все театральные академии, включая те, в которых я работал как педагог, – в Будапеште, Берлине, Польше – учат именно ремеслу. Но самая важная работа – это создание артиста. При том что создать его невозможно, его можно только повести. И вот Андрей это сделал – подвёл к очень жёсткой стене и заставил меня собственными силами её сломать. Это была граница между искусством и жизнью.
–А почему не оставить театр для сцены, а жизнь – для друзей и близких?
– Могучий мне говорил: «Учись у своих детей, пока они не пошли в детский сад». Потому что система, образовательная или любая другая, работает так, что всё единичное, уникальное и сомнительное ею исключается, подгоняется под единый формат. Потом эта «форматность» живёт в нашем теле, влияет на наши мысли и поведение. Я ещё веду актёрские тренинги, мне доводилось наблюдать много таких случаев. Приходится сначала брать и мягкой щёткой все эти слои снимать. Стереотипы движения не только актёрам мешают красиво передвигаться по сцене. Если мы привыкли всегда обходить препятствие справа, а сейчас там столб, то у многих годы уходят на то, чтобы изобрести что-то новое: перелезть через этот столб или пролезть под ним. Когда всего-то бывает достаточно шагнуть в сторону. И когда люди понимают это, с ними начинают происходить разные вещи. Иногда смешные.
–Например?
– В Новосибирскемои знакомые мне рассказали забавные случаи. Например, когда один молодой человек начал зарабатывать в два раза меньше и сказал, что ему, наконец, хватает этих денег. А другая девушка, напротив, стала зарабатывать в два раза больше, потому что перестала тратить кучу времени впустую.



Спектакль окончен. Молодой актёр погиб при загадочных обстоятельствах.
Новосибирский актёр получил специальную премию на «Золотой маске»
«Живая энергетика дорогого стоит»
Экс-стриптизер Денис Достовалов: жене я никогда не изменял!
В детской постановке «Маленького принца» сыграет незрячий мальчик