В то, что пропавших военных или хотя бы их могилы все же удастся разыскать, у нас верит еще, пожалуй, всего лишь один человек — новосибирский предприниматель Сергей ЛЮКШЕНКО. Уже несколько лет он за свой счет занимается розысками следов затерянных в горах Афганистана.
Не хотят забывать
— Сергей Викторович, вы уже несколько лет занимаетесь поисками пропавших без вести советских солдат. Неужели никто больше не помогает?
— Ситуация по розыску пропавших в нашей стране очень сложная. Раньше существовало множество организаций, которые занимались поисками и возвращением советских солдат на родину, но после развала Советского Союза масштаб работ существенно сократился.
Такое ощущение, что про наших бойцов, оставшихся в Афганистане, попросту забыли. Сейчас этим занимается только Комитет по делам воинов-интернационалистов при Совете глав правительств государств — участников СНГ под руководством Руслана Аушева. Финансирование проекта весьма скудное, многое приходится делать попросту за свой счет, не говоря уже о том, что такие поездки очень опасны, особенно сейчас. После гибели бен Ладена «Талибан» еще больше активизировался. В экспедициях приходится соблюдать осторожность во всем.
— А как относятся местные жители к россиянам сейчас?
— Они называют нас «шурави» — так когда-то дружественное население именовало наших солдат. То есть друг, товарищ и брат. Но афишировать, что ты когда-то воевал там, нельзя. Все-таки в той войне погибло более двух миллионов афганцев. Их близкие еще живы и им все равно, на чьей стороне ты воевал. До сих пор на полях Афганистана лежат тысячи мин. А вдоль дорог стоит масса разбитой советской техники — ее никто не убирает.
Это памятник той войне. Они не хотят ничего забывать. Есть и другие сложности. По местным обычаям раскапывать могилы категорически запрещено, и приходится вести очень много дипломатических переговоров, чтобы старейшины наконец дали свое согласие. В прошлом году, к примеру, мы смогли вывезти останки только двух солдат. Но экспертизу не провели до сих пор: Министерство обороны РФ упорно стоит на том, что деньги на ДНК-экспертизу предусмотрены только для погибших на Северном Кавказе. Сложнее всего работать на юге и юго-востоке страны.
— Но, наверное, в розысках приходится сталкиваться не только с дружественным населением. Как общаетесь с представителями бывших бандформирований?
— Очень осторожно. Тем более что там хватает не только бывших боевиков, но и арабов-наемников, которые крайне негативно относятся к иноверцам. Также практически невозможно попасть в районы, которые контролируют талибы — можно и самому без вести пропасть. А искать следы пропавших военных приходится именно в таких труднодоступных местах. Пленных очень усердно стерегли, постоянно перепрятывали. Они считались ценной разменной монетой.
Поэтому добираться до них очень сложно. Хватает и естественных трудностей, не говоря уже о враждебно настроенных афганцах. В прошлом году мы поселились в одной гостинице, и наш Николай Быстров, который 12 лет прожил у афганцев в качестве личного телохранителя Ахмад-шаха, а сейчас активно помогает нам в поисковых экспедициях, спустился на разведку. А через несколько минут возвращается и говорит: «Все, быстро собираемся и уезжаем. Внизу полно арабов с оружием, узнают про нас — всех перестреляют». Пришлось срочно уходить.
Шанс выжить
— Часто ли находите живых военнопленных?
— К счастью, такие случаи бывают. Очень помогают афганские журналисты, бывшие моджахеды, воевавшие против наших войск. Как правило, солдаты, которые там остались, давно приняли ислам, обзавелись женами-афганками, детьми. И вот парадокс: многие уже не хотят возвращаться на родину. Те, кому пришлось впоследствии воевать против своих же, чтобы спасти свою жизнь, просто боятся. Хотя уже много лет, как им объявлена государственная амнистия. Те же, которые спустя столько лет все-таки вернулись, стали другими. Афганистан тянет их обратно.
— Несмотря на амнистию, отношение к таким военнопленным, наверное, все равно будет негативное?
— Многие поспешат назвать их предателями. Особенно те, кто ничего не знает про эту войну. Смена веры и согласие воевать на стороне душманов были единственным шансом спастись от пыток и мучительной смерти. Когда-то в одной газете на арабском языке была сухая заметка о советском бойце из Казахстана Викторе Грязнове, захваченном душманами. Он отказался принимать ислам и за это поплатился жизнью. Но как! Вы что-нибудь знаете о пытке «красный тюльпан»? Человека накачивают наркотиками и, пока он ничего не чувствует, с бедер срезают кожу, поднимают концы наверх и завязывают. Когда действие наркотиков прекращается, человек просто сходит с ума от дикой боли и умирает в страшных муках.
Потом эту заметку перевели на русский язык — так родители Виктора узнали, как погиб их сын. А теперь представьте мальчиков 18–19 лет, которые попадают в такую ситуацию: или ты выбираешь жизнь условно говоря предателя (не все воевали именно против своих же, были и американцы, и прочие), или тебя ждет «красный тюльпан», а может, еще что-нибудь похуже. Не дай бог никому оказаться перед таким выбором.
— Вы говорили, что в горах Афганистана пропало четверо наших земляков. Есть какие-то сведения о них?
— В 1981 году пропал без вести Евгений Горбунов, в 1985-м — Сергей Виноградов, Илья Степаненко (офицер, окончивший наш военный институт в Академгородке) и в 1987 году — Николай Еременко. Я сейчас наиболее плотно занимаюсь судьбой Николая Еременко, который ушел на войну в 18 лет из Прокудки (Коченевский район).
Короткие учебные сборы в Фергане, а осенью 1986 года он был отправлен на границу с Пакистаном — в провинцию Логар, населенный пункт Бараки. А 1 января 1987 года уже как в воду канул. Сослуживцы Николая крайне скупы на высказывания, что тоже наводит на некоторые размышления.
Сами понимаете: молодой солдат, еще фактически новобранец, а дело было сразу после новогодней ночи, вот и отправили, наверное, его старшие товарищи в кишлак докупить горячительного. А там он уже попал в плен. И хотя это только версия, однако уже есть сведения, подтверждающие ее. Я узнал, что он, возможно, принял ислам, жил с афганцами, а потом погиб и похоронен между кишлаками Барги и Дубанди в провинции Логар.
— А его еще кто-то ждет?
— Родители, которые до последнего верили, что их сын жив и вернется, уже, к сожалению, умерли. Но остался его племянник, который очень надеется на положительные новости. Вы бы слышали, как он здоровается, когда я звоню! В голосе такое чувство мучительного ожидания и надежды... Поэтому я все равно буду пытаться его найти. Осенью снова поеду в Афганистан. Буду искать его, а потом и других наших ребят. Они все равно когда-то были частью нашего мира, и отказываться от них нельзя.
Калиниградский моряк возвращается из сомалийского плена 
Военное детство: как выживали в послевоенные годы? 
Автостопом по Сибири: Куда стоит заехать? 
Что скрывается за вежливостью японцев?