О работе с заключенными, преступности в советские годы и причинах преступлений в эксклюзивном интервью корреспонденту «АиФ на Оби» рассказал Иван МИЛАШКО, майор внутренней службы в отставке.
Сорок лет за решёткой
Ивана Васильевича в Новосибирском ГУФСИН называют легендарной личностью.
«Это был человек другой закалки, каких сегодня, к сожалению, мало», – говорят о нём.
За решёткой он провёл более 40 лет своего трудового стажа - с 1965 по 2006 год, пытаясь вернуть заключённых к нормальной жизни. Был воспитателем в колонии для несовершеннолетних, затем - начальником отряда.
Процент рецидивной преступности в его колонии самый низкий по области – 8,1%.
Рекорд, который до сих пор не побит.
Оксана Смирнова, «АиФ на Оби»: Иван Васильевич, вы такой интеллигентный пенсионер, глядя на вас, никогда не подумаешь, что столько лет проработали в тюрьме. Как вы туда попали?
Иван Милашко: Партия направила. Я всегда был человек мягкий по характеру, впечатлительный, книги любил читать. И вдруг меня направляют на должность воспитателя в колонию для несовершеннолетних. Конечно, я хотел отказаться. Но тогда это было не принято...В колонии были малолетние убийцы, насильники и грабители. Совершали эти преступления в советское время, как правило,подростки из неблагополучных семей. Они не учились и не работали, их, как говорится, «воспитала улица». Гораздо реже, но попадали в эту компанию дети обеспеченных родителей. Сейчас про таких говорят «золотая молодёжь, бриллиантовые мальчики». В советские времена такие тоже были.
С новой должностью я смирился и работал с полной самоотдачей. Хотя это было непросто. У тех, кто по ту сторону решётки, своя идеология. Противостоять ей отдельному человеку очень тяжело, а переубедить – ещё сложнее. Чтобы остаться самим собой, я читал книги, ходил в театр, увлекался высшей математикой.
Я был наивен – думал, что людей, вставших не на тот путь, можно исправить, перевоспитать. Но это была невыносимо трудная задача. В колонии я пропадал не сутками – неделями. Играли с воспитанниками в футбол, в КВН, проводили конкурсы знатоков и эрудитов. Я верил, что можно сделать из них людей, которые будут нормально жить в обществе.
–Удавалось? Были примеры, которыми вы гордитесь?
Был ещё один парень, Павел Ширяев (фамилия изменена). Иду я как-то в 78-м году по площади Станиславского. Вижу, навстречу приближается солидный мужчина, в очках, с бородкой. Ну, думаю, учёный, наверное. А когда мы поровнялись– он говорит: «Здравствуйте, а вы меня не узнаёте?» Присмотрелся – да это же Паша! Мой воспитанник! Кандидатом технических наук стал. Но таких примеров– единицы.
Помню воспитанника Федю Ушакова. Когда выходил из колонии, сказал мне: «Если я не воспользуюсь тем, что вы мне здесь дали, и снова совершу преступление – я не хочу жить». А через время я узнал: Фёдор Ушаков в следственном изоляторе покончил с собой. Видимо, понял, что зашёл в тупик, а жить нормально уже не мог. Но многие этого даже и не понимали.
–Почему так трудно начать жизнь заново?
– Самое страшное, когда, выйдя на свободу, человек не может «влиться» в общество – найти работу, жильё. Тогда он снова встречается с теми же друзьями из неблагополучных. Попадает в преступную паутину, вырваться из которой потом уже сложно. Он даже если и захочет стать нормальным человеком, его не отпустят, преступники – не простят. Для многих это уже точка невозрата.
Философ и сваха
– Какое преступление в советские годы в Новосибирске потрясло вас больше всего?
–Когда ревнивый муж-лётчик в 1976 году протаранил на самолёте подъезд жилой пятиэтажки на ул. Степной. Весь город тогда гудел. Мужчина приревновал свою жену и таким образом решил отомстить. В том происшествии погибли люди, и он сам, а дом сгорел. А жены с тёщей, кстати, в тот моментне было дома.
Ревность –это такой сгусток негативной энергии, может толкнуть на преступление. У того лётчика была очень красивая жена, и один из офицеров начал за ней ухаживать. Этот военный был в моём подчинении. Однажды общие знакомые попросили меня переговоритьс тем самым лётчиком, который боялся потерять жену. Когда я его увидел, сразу понял – у человека депрессивный психоз. Я предупредил: ты на грани, можешь совершить необдуманный поступок, тебе нужна помощь. Но,к сожалению, насильно её оказать было нельзя – патологическая ревность не считается серьёзным поводом для лечения, пока человек не совершит преступление.
– Сегодня общественный резонанс вызывают преступления, которые совершают подростки. В чём причины такого поведения?
–Вы работали не только с подростками, но и со взрослыми преступниками. Их, наверное, ещё сложнее вернуть к нормальной жизни?
–У меня был отряд 130 человек, из них 40 – рецидивисты и особо опасные преступники. Искал, как можно помочь осуждённым наладить жизнь после освобождения, куда их можно трудоустроить. Дошло до того, что спрашивал у знакомых из районов области: есть ли где в деревнях знакомые одинокие женщины. И выступал я в роли свахи –если видел, что человек может исправиться. Вместе писали письма. Некоторые одиночки отвечали.
Однажды приехал в Коченёво и на Доске почёта под надписью «Лучший тракторист» увидел знакомое лицо на фотографии. Это был один из моих подопечных. Уехав в деревню, он нашёл не только своё призвание, но и новую семью. Но больше было таких, которым находил работу, а они появятся там на два дня – и сбегут. Но я не унывал. В детской колонии меня все Философом называли.
–Контингент в колонии непростой, вам никогда не хотелось, как тёзке из фильма, сменить профессию?
– Хотелось. Несколько раз. Были и у меня упадки душевных сил. Когда я чувствовал, что работа не даёт результата. К тому же она была низкооплачиваемая. Я неделями, бывало, не видел семью, да и женился только в 30 лет – не было времени на личную жизнь. Была у Высоцкого такая песня – «Шах расписался в полном неумении. Возьми его да замени» – хоть бери её и пой иногда. Но эта слабость проходила, и я думал: «Коли сел я в эти сани – довезу до конца».
Новосибирцу, нападавшему на старушек, грозит пожизненное заключение 
Владимир Путин не пощадил заключенных в Новосибирске 
Из-под венца — на зону?