Надежде ЛЯХОВОЙ, которая сейчас живёт в НСО, как и всем детям войны, пришлось повзрослеть рано.
Опасное имя
Она с похвальной грамотой окончила третий класс, когда в село пришла страшная новость – началась война.
«В селе Сальница (Винницкая область), где я родилась, был неписаный закон, – рассказывает Надежда Ивановна. – В школе детвора училась в основном с 6 до 10 лет. Выпускникам давали на «попечение» корову и отправляли пасти её в поле. Занимались также и прополкой посевов. Подростки старше 14 лет работали наравне со взрослыми. А после 16 лет учили работать на тракторах и молотилках, а потом на комбайнах.
До войны моё имя было Розалия (отец назвал в честь революционерки Розы Люксембург). Но имя Роза считалось еврейским, а уже шли слухи, что немцы расстреливают евреев, поэтому мама мои документы закопала в землю. А после победы она не смогла их найти. Сейчас у меня и день рождения, и имя другие.
Где-то через две недели после начала войны до нашего села стал доноситься грохот и стрельба из ружей и пулемётов. Поэтому нас – пастушков с коровами – в поле не пускали. Бурёнки сначала съели всю траву вокруг домов. Потом им скормили всё, что можно было взять с огорода. Коровы начали мычать от голода.
И тут стрельба на некоторое время стихла. Радио у нас не было, мы не знали, что творится. Наши мамы сказали нам: наверное, война кончилась, гоните коров в поле. Я в то время пасла уже и бабушкину Мурку, и нашу Лыску. По пути нам встретились какие-то военные и сказали, что коров нужно пасти на посевах овса, потому что косить его будет некому. Мы обрадовались, загнали всё стадо в овёс, накормили и погнали в ложбину к речке. Коровки напились и улеглись в тени. А мы стали играть…
Мы даже не заметили, как появился самолёт и, пролетая над нами, бросил что-то блестящее. Всё вокруг стало греметь и взрываться, земля летела клочьями вверх. По детям стали бить, отсекая от села. Нас спасли двое деревенских мужиков. Они кричали: «Рассыпайсь! Разбегайсь!» Наш пастуший отряд «брызнул» в разные стороны, разбежалось и стадо бурёнок. Это и спасло нам жизнь.
До села я доползла ползком, по пути не забыла отыскать и своих коровушек. Когда я добралась до дома, стрельба ещё шла. К нам во двор, почти одновременно со мной, забежал молоденький красноармеец, совсем ещё мальчишка. Моя бабушка Катя его затащила в сенцы и говорит: «Сынок, подожди, когда не станут стрелять, тогда и пойдёшь». Но он вырвался: «Нельзя, мамаша, я присягу принимал». На следующей улице эсэсовцы жестоко избили его до смерти. Так геройски погиб чей-то сын.
Неудавшийся «капут»
Немцы вошли в наше село. Они успели зажечь первую хату, наверное, давая знак своим, что деревня занята.
Лето 41-го года было жаркое, эсэсовцы окружили все колодцы и мылись возле них, не соблюдая никакой санитарии. Выливая на себя ведро студёной воды, чтобы спастись от жары, кричали: «Москва капут!»
А над головами проносились тучами их самолёты с интервалом совсем мизерным. Не успевали умолкнуть моторы одних, и опять начинался шум другой партии. Помню, один из эсэсовцев, показывая моей сестре Тосе на эту мощь, тоже приговаривал: «Москва капут!» К тому времени Тося окончила 10 классов и немного знала немецкий язык, поэтому понимала, что значат эти слова. И ответила немцу по-украински: «Не знаю, не знаю, как Москва, а подывимось, як вы назад драпаты будете» (посмотрим, как вы назад драпать будете). Слово «драпаты» тогда всем понравилось. Хорошо, что тот эсэсовец не знал украинский.
Несколько лет наше село жило в оккупации. В первый же день немцы забрали четверых коммунистов и расстреляли. Потом пошла облава на евреев, которых в деревне было немало. Однажды всех евреев согнали к районному центру Уланов. Там был большой противотанковый ров. Их там и расстреляли. Больных, стариков немощных и маленьких детей скидывали живьём, многие упали в тот ров ранеными и остались умирать, присыпанные землёй. Земля в том месте ещё долго шевелилась.
Осенью 1941 года немцы открыли школу, обучение было до 4 класса. На самом видном месте повесили портрет Гитлера. Через 2 дня мы ему нарисовали огромные усы и выкололи глаза. Школу после этого закрыли, учительницу отправили в Германию в шахты. Туда же, в Германию, начали угонять и молодёжь – сельских парней и девчат. Забирали мальчишек с 15 лет и девочек с 16 лет.
Староста хотел слукавить, чтобы спасти молодёжь, и составил для эсэсовцев списки, по которым оказалось, что в нашем большущем селе нет уже здоровой молодёжи – все больные, калеки или слабоумные. Но тут один полицейский, несмотря на войну, решил жениться. Когда немцы с музыкой проходили по селу, молодёжь, несмотря на запрет взрослых, высыпала посмотреть на свадьбу и тем самым выдала себя.
Вскоре после свадьбы нашего старосту куда-то увезли и больше мы его не видели. А молодёжь собрали по дворам и отправили в Германию. В их числе была и моя сестра Тося.
Как-то раз мама кормила одного пленного, а полицай крикнул с улицы матерное слово с добавкой, что к дому с облавой идут немцы (предупредил, как мог). Мама спрятала паренька в сундук, а сама села сверху, схватила луковицу и стала есть. Полицаи зашли, всё кругом осмотрели: и печь, и под печью, под кроватью. А мама ест луковицу и слёзы у неё текут ручьём от страха. Полицай спрашивает: чего плачешь? Мама отвечает: «Луковица попалась горькая». Обошлось.
Закончился 1942 год, а немцы всё кричали: «Москва капут!» И только в 1943 году мы узнали, что немцев прогнали от Москвы и гонят дальше. И что скоро им, а не нам придёт «капут». Мы тихонько радовались (громко нельзя – расстреляют) и ждали, когда вернётся наша армия. И солдаты пришли, освободили село. Это было уже 8 марта 1944 года. С тех пор 8 марта я отмечаю два праздника. После Победы было много работы, но своими делами в тылу никто не хвалился. Считали это своим долгом перед Родиной».
Со слезами на глазах. Тысячи новосибирцев отпраздновали День Победы 
По центру Новосибирска прошел многотысячный «Бессмертный полк» 
Бесценная связь на войне 
В бой – с шашкой наперевес 
Фронтовая фиалка: солдат прислал её родным