Детский оздоровительно-образовательный центр А. И. Бороздина существует уже 23 года. За это время он подарил счастливую жизнь сотням детей и заодно их родителям. Он не занимается тем, что называется казённым словом «реабилитация», ведь реабилитировать — это научить тому, что человек умел, но забыл. У Бороздина собственный метод — абилитация, ведь он учит тому, чего ребенок никогда не знал.
Анна Макаева, nsk.aif.ru:— Алексей Иванович, какое впечатление произвел на вас наш город, когда вы переехали сюда из Львова?
Алексей Бороздин: — Это было в 1961 году. Новосибирск тогда был грязный, серый, холодный. И помню: одна пельменная на Красном проспекте, больше ничего толком нет. Я поселился в общежитии консерватории, где в небольшой комнатке было набито 16 человек. А я ведь фактически из рая приехал… У меня просто денег не было вернуться назад, я был бедным студентом! (смеётся) В общем, я удержался. А через год попал в Академгородок. Здесь открывалась музыкальная школа, и мне предложили класс виолончели. Под улюлюканье всего музыкального Новосибирска я согласился.
| Читайте также: | |
|---|---|
| Жительница Новосибирска удочерила ребенка, которому предрекали дом инвалидов | |
| Лошади лечат людей: один день на занятиях иппотерапией | |
А.М.: — А почему под улюлюканье?
А.Б.: — Тогда педагог музыкальной школы — всё равно что бомж. Зарплата была мизерной. Мне предлагали невероятно денежные места, например в Томске, за 350 рублей в месяц, с бесплатной квартирой и фазендой. Такие деньги тогда получал академик — директор института. Но деньги меня совсем не привлекали, и я согласился на музыкальную школу и Академгородок. Поначалу меня приняли плохо. Я жил в общежитии с физиками-ядерщиками из МГУ, и они думали, мол, ну кто это такой, какой-то прораб со стройки, а мы-то учёные. Но однажды я поздно вернулся из консерватории и не успел занести виолончель в музыкальную школу. Они поняли, что я музыкант, я сыграл им — и всё наладилось. Знаете, городок — то место, где я должен был оказаться. Именно здесь я сделал то, о чём даже и не думал, что смогу сделать.
А.М.: — Ваш метод лечения детей с тяжёлыми формами умственной отсталости уникален, аналогов ему, кажется, нет нигде. Как вам пришла в голову мысль создать свою школу?
А.Б.: — Всё началось с того, что я женился. Вот тогда-то и понял, что зарплата у меня действительно мизерная. Один я мог жить такой «военной» жизнью, а жену и детей нужно обеспечивать. И тогда я стал давать частные уроки. В Академгородке было много детей и совсем мало детских клубов и кружков. В музыкальную школу мог пойти не каждый, ведь у многих детей нет слуха, памяти, ритма или ещё чего-нибудь нет. И я взялся это в них развивать на индивидуальных уроках. Однажды меня пригласили заниматься с больным ребёнком. Девочка не развивалась, от неё отказались даже в Москве. Сначала я испугался, хотел убежать, но остался. Сегодня эта девочка, которая в пять лет не могла удержать ложку в руках, выросла замечательным человеком, живёт в Париже и воспитывает двоих детей. Бог подсказал мне, что делать, и через 20 лет, в 1991 году, я открыл свою школу. Мне было не у кого спросить совета, любой человек послал бы меня очень далеко, потому что отношение к детям-инвалидам тогда было такое…Поэтому я сам всё сделал. У меня было два единомышленника, художник и физик.
А.М.: — А государство как-то помогало?
А. Б.: — Однажды ко мне на урок попросилась женщина из соцзащиты. Пришла. Я удивляюсь, как она в обморок не упала от того, что увидела. Через неделю позвонила и говорит: выделяем вам три класса. И даже зарплату какую-то выбила. Учеников я долго не искал, пришёл на собрание какой-то ассоциации родителей детей-инвалидов, проходившее в обычной трёхкомнатной квартире, сказал, что мне нужно всего шесть человек. Неожиданно все подняли руки и сказали — мы хотим! Я из этой квартиры сбежал и думаю: и куда мне их всех? Я же всем-то помочь не смогу…
А.М.: — Помните своего первого ученика?
А.Б.: — Через две недели эти дети зашли к нам в класс. А работали мы поначалу в холодном бараке почти бесплатно. Это потом Толоконский, тогда ещё мэр, дал нам статус муниципального учреждения и новое здание. Дети у нас сложные, тут ничего не скажешь. Но главная идея такая: ребенок — уникальная личность, как бы он внешне ни выглядел. И всё. Уникальная во всех отношениях. Первый у нас был Серёжа, весёлый, активный, только что по потолку не бегал. И кричал. А произносил он только гласные звуки. Это потом я понял, что он рассказывает, что пришёл сюда, на окно показывает, что у него дом там. А художник и физик мои никогда ведь такого не видели! Но ничего, привыкли.
А.М.: — Расскажите поподробнее, как проходят занятия?
А.Б.: — Педагоги выходят на работу по трое на полдня. У нас три урока по полчаса, все индивидуальные: музыка, ИЗО, общее развитие. Дети приходят дважды в неделю. Это — первая из четырёх ступеней абилитации. Дальше — работа в парах, общие занятия, утренники. У нас есть музыкальные работники, психологи и специальные психологи, педагоги-психологи, дефектологи, логопеды, социальные педагоги. Ребёнок находится в школе столько, сколько нужно, с четырёх до двенадцати лет. Только так можно достичь результата. Знаете, есть центры, куда детей берут на полгода. А что успеешь за это время? Ничего. Нет никакого смысла в таком лечении: результат не закрепится, всё снова откатится назад. А наши дети идут потом в обычные детсады и школы, некоторые даже поступают в вузы. Например, был у нас Ванечка. Мы занимались с ним с раннего детства. С такими, как он, никто не работал, и никто, кроме нас, не работает до сих пор. А Ванечка недавно поступил в духовную академию на отделение иконописи. И все у него хорошо.
А.М.: — Занятия в школе платные?
А.Б.: — Я никогда не работал ради материального благополучия. И мы никогда не будем брать с родителей денег, найдём финансирование, государство, в конце концов, поможет. И мы не устраиваем показуху. Это безнравственно.
А.М.: — Я слышала, что в вашей школе никто не знает диагнозов учеников…
А.Б.: — Да, мы не пишем диагнозов, потому что они могут напугать преподавателей. Мы просто любим детей, подхватываем каждую крупицу успеха, не ограничиваем их развитие, шаг за шагом идём к здоровью и социализации. Многие считают, чтобы общаться с такими детьми, нужно «опуститься до их уровня». А я считаю, что не опуститься, а возвыситься. Как только на моём занятии ребенок попадает в ноту фа, я понимаю, что рано или поздно он попадёт и в остальные. Он обязательно научится слышать, говорить, петь, общаться. По-другому и быть не может.
Ликбез по-сибирски: взрослые люди снова садятся за парты 
Роковые 3 и 30 лет: психолог о возрастных кризисах 
История о том, как любовь победила наркотики 
Бизнес-леди Анна Власова: «Творить, удивляться и не сдаваться!» 
Куда девались добрые детские телепередачи?